Будучи театральным художником, Гонзаго, слыл превосходным мастером перспективной живописи, или «обманных» картин, захватывающие рассказы о которых, как о блестяще исполненных фокусах, восторженные посетители парка передавали из уст в уста. Говорили, что на стенах Розового павильона он ухитрился так изобразить стекла оранжереи, за которыми были видны фруктовые деревья, что возникала полная иллюзия реальности. Другой подобный фокус он исполнил на стенах Большого дворца. Фрагменты его удивительных фресок до сих пор еще можно увидеть. По свидетельству очевидцев, в прошлом они производили неизгладимое впечатление. Существует предание, рассказанное одним французом, восторженным почитателем Павловского парка, о том, как какая-то бедная собачка «расквасила себе морду, пытаясь вбежать в несуществующее пространство фресок Гонзаго, написанных под библиотекой Павловского дворца».

Круглый зал строился в 1780 году архитектором Бренной по проекту Чарлза Камерона. Павильон предназначался для проведения интимных музыкальных вечеров в узком кругу избранных. Почти сразу он стал центром музыкальной жизни старого Павловска и продолжил традиции, которые ревниво поддерживались владелицей Павловска Марией Федоровной.
Кстати сказать, здесь, в Музыкальном павильоне, в 1839 году был впервые исполнен знаменитый «Вальс-фантазия» Михаила Ивановича Глинки. Мало кому известно, что в петербургских музыкальных кругах долгое время его называли «Павловским вальсом».

Один из таких уголков находился на живописном мысу Славянки вблизи дворца. Однажды Марии Федоровне пришла в голову мысль посадить на этом месте березки в честь каждого из ее детей, которых к тому времени было уже шестеро. К деревцам прикрепили дощечки с именами малолетних княжон и князей, и счастливая мать могла наблюдать одновременно за ростом, как собственных чад, так и посвященных им березок. Так появилась Семейная роща.
К концу жизни Марии Федоровны таких деревьев было уже 44 и каждое из них напоминало о новом члене императорской семьи. Это были ее собственные дети и внуки, мужья и жены детей, и так далее, и так далее.

В центре этой идиллической Семейной рощи Чарлз Камерон установил на пьедестале так называемую «Урну судьбы», выполненную из алтайской яшмы.

Родоначальником Семейной рощи считается могучий кедр, перевезенный сюда из Петергофа. В свое время он был посажен в день рождения долгожданного наследника престола Павла Петровича. Среди павловчан живет предание, что этот кедр некогда был расколот молнией во время ночной грозы. На него уже будто бы махнули рукой и собирались заменить новым, но стараниями местного садовника, «искусно сложившего расколотые половинки дерева, он снова ожил и разросся».

Элегический настрой этого уголка парка подчеркнут внезапным контрастом между ироническим весельем молодого и сдержанной мудростью старого кентавров, попарно установленных на мосту через Славянку. Их близкое соседство с оригинальным зеленым мемориалом, так безошибочно угаданное Камероном, не лишая Семейную рощу интимного характера, придает ей глубокий философский смысл.

Биография Камерона, как, оказалось, представляет собой легенду, выдуманную им самим по прибытии в Петербург. В разговоре с Екатериной он представился «племянником мисс Дженни», дочери знаменитого в Европе сэра Эвена Камерона, предводителя шотландцев, боровшихся в 1740-х годах за возведение на английский трон Стюартов. В России этого Камерона знали. Мемуары его дочери, кстати, впоследствии оказавшиеся умелой подделкой, были переведены на многие языки, в том числе и на русский. Слава об этой женщине дошла до Петербурга и в течение долгого времени озаряла биографию архитектора.
Только из документов, обнаруженных совсем недавно, выяснилось, что архитектор Камерон был членом гильдии плотников Вальтера Камерона, который в 1760-х годах получил право иметь учеников. Одним из них стал его сын Чарлз. Затем Чарлз Камерон приобретает профессию гравера, и только потом становится исследователем античных терм. Зачем было ему, всего лишь однофамильцу мятежного шотландского аристократа, присваивать чужую биографию — неизвестно. Более того, непонятно, как такую яркую и впечатляющую легенду о себе Камерону-архитектору удавалось поддерживать в течение многих лет. Но в Петербурге ему охотно верили.

Впрочем, лиха беда — начало. Если сам архитектор мог позволить себе манипулировать своей родословной, то, что говорить о простом обывателе, для которого иностранное имя зодчего частенько становилось объектом шуток и каламбуров. Так появился анекдот, который с особенным удовольствием любят рассказывать экскурсоводы в Павловском парке. Анекдот восходит к 1960-м годам, когда впервые в советские времена появился вполне доступный читателю перевод новелл Джованни Боккаччо «Декамерон». Группа экскурсантов у Большого дворца в Павлов¬ске. Вдруг раздается страстный мужской шепот, обращенный к подруге: «Вот видишь, оказывается Ч. Камерон не только похабщину писал, но и дворцы строил».

и гидееее ????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????

ЖДЁМС С НЕТЕРПЕНИЕМ